Военная песня шел солдат текст
Сомненья прочь, уходит в ночь отдельный десятый наш, десантный батальон. Лишь б не пустота похоронных, Не предчувствие их. Вы лучше лес рубите на гробы — В прорыв идут штрафные батальоны! И в фильме мы видели, что таких роковых секунд бывает много. А наземный пост с хрипотцой донес, Что у «тридцать второй» машины при взлете С левым шасси какой-то вопрос И оно бесполезно висит в полете.
Подборка стихотворений. Стихи известных писателей-прозаиков. Лирика Тургенева, Гоголя, Набокова и Бунина. Языковые игры: акростихи. Липы в русской поэзии. Как дерево стало метафорой в стихах Набокова, Есенина и Пастернака. Поэзия Даниила Хармса. Авангард для взрослых и стихи для детей. Стихи о музыке. Как поэты писали об арфах, скрипках, джазе и произведениях Бетховена.
Ах, война, что ж ты, подлая, сделала: вместо свадеб — разлуки и дым, наши девочки платьица белые раздарили сестренкам своим. Сапоги — ну куда от них денешься? Да зеленые крылья погон… Вы наплюйте на сплетников, девочки. Мы сведем с ними счеты потом. Пусть болтают, что верить вам не во что, что идете войной наугад… До свидания, девочки! Девочки, постарайтесь вернуться назад. Простите пехоте, что так неразумна бывает она: всегда мы уходим, когда над Землею бушует весна.
И шагом неверным, по лестничке шаткой, спасения нет… Лишь белые вербы, как белые сёстры глядят тебе вслед. Не верьте погоде, когда затяжные дожди она льет. Не верьте пехоте, когда она бравые песни поет. Не верьте, не верьте, когда по садам закричат соловьи: у жизни со смертью ещё не окончены счеты свои.
Нас время учило: живи по-привальному, дверь отворя… Товарищ мужчина, а все же заманчива должность твоя: всегда ты в походе, и только одно отрывает от сна: чего ж мы уходим, когда над Землёю бушует весна? Куда ж мы уходим, когда над Землёю бушует весна?
Песня звучала во второй серии советско-американского документального проекта «Великая Отечественная» «Неизвестная война». Над нашими домами разносится набат, и затемненье улицы одело.
Ты обучи любви, Арбат, а дальше — дальше наше дело. Гляжу на двор арбатский, надежды не тая, вся жизнь моя встает перед глазами. Прощай, Москва, душа твоя всегда-всегда пребудет с нами! Расписки за винтовки с нас взяли писаря, но долю себе выбрали мы сами. Из кинофильма «Белорусский вокзал» режиссёр Андрей Смирнов. Здесь птицы не поют, деревья не растут. И только мы, плечом к плечу, врастаем в землю тут. Горит и кружится планета, над нашей Родиною дым.
И, значит, нам нужна одна победа, одна на всех — мы за ценой не постоим. Одна на всех — мы за ценой не постоим. Нас ждет огонь смертельный, и всё ж бессилен он. Сомненья прочь, уходит в ночь отдельный десятый наш, десантный батальон. Десятый наш, десантный батальон.
Едва огонь угас — звучит другой приказ, и почтальон сойдет с ума, разыскивая нас. Взлетает красная ракета, бьёт пулемет, неутомим… И значит, нам нужна одна победа, одна на всех — мы за ценой не постоим.
От Курска и Орла война нас довела до самых вражеских ворот — такие, брат, дела. Когда-нибудь мы вспомним это — И не поверится самим… А нынче нам нужна одна победа. Десятый наш, десантный батальон г. Отшумели песни нашего полка, Отзвенели звонкие копыта. Пулями пробито днище котелка, Маркитантка юная убита.
Нас осталось мало: мы да наша боль. Нас немного и врагов немного. Живы мы покуда, фронтовая голь, А погибнем — райская дорога. Руки на затворе, голова в тоске, А душа уже взлетела вроде.
Для чего мы пишем кровью на песке? Наши письма не нужны природе. У могилы братской грустные посты — Вечные квартиры-перелески. Им теперь небольно, их сердца чисты И глаза распахнуты по-детски. Спите себе, братцы, — все придет опять: Новые родятся командиры, Новые солдаты будут получать Вечные казенные квартиры. Новые солдаты будут получать Вечные казенные квартиры. Спите себе, братцы, — всё начнется вновь, Всё должно в природе повториться: И слова, и пули, и любовь, и кровь… Времени не будет помириться.
И слова, и пули, и любовь, и кровь… Времени не будет помириться. Режиссер Леонид Быков включил эту песню в фильм «Аты-баты, шли солдаты…», г. А мы с тобой брат из пехоты, А летом лучше, чем зимой, С войной покончили мы счёты, С войной покончили мы счёты, С войной покончили мы счёты, Бери шинель, пошли домой.
Война нас гнула и косила, Пришёл конец и ей самой. Четыре года мать без сына, Четыре года мать без сына, Четыре года мать без сына, Бери шинель, пошли домой. К золе и пеплу наших улиц Опять, опять товарищ мой! Скворцы пропавшие вернулись, Скворцы пропавшие вернулись, Скворцы пропавшие вернулись, Бери шинель, пошли домой. А ты с закрытыми очами Спишь под фанерною звездой. Вставай, вставай, однополчанин, Вставай, вставай, однополчанин, Вставай, вставай, однополчанин, Бери шинель, пошли домой.
Что я скажу твоим домашним, Как встану я перед вдовой, Неужто клясться днём вчерашним, Неужто клясться днём вчерашним, Неужто клясться днём вчерашним, Бери шинель, пошли домой. Мы все войны шальные дети, И генерал и рядовой. Опять весна на белом свете, Опять весна на белом свете, Опять весна на белом свете, Бери шинель, пошли домой. Бери шинель, пошли домой. Песню «Бери шинель, пошли домой!
Сделана в дымных, больших городах И охраняется в темных складах Пуля, которая в первом бою С треском шинель продырявит мою. Сработан рабочим седым Взрыв, заключенный в осколки и дым, Взрыв, что, ударив по пыльной листве, Бросит меня на рассвете в кювет. С юга и севера плещет вода. Спущены в воду стальные суда, Ждущие часа и ждущие дня Кинуть ревущий десант на меня. И, наконец, сотни тысяч людей Трудятся порознь, неведомо где, Лишь для того, чтобы ночью иль днем Был я низвергнут небесным огнем,.
Чтобы я был размозжен и разбит. Полностью выжжен и насмерть убит. Вся палатка в дыму. Что я им сделал? Никак не пойму. Апрель г. А наземный пост с хрипотцой донес, Что у «тридцать второй» машины при взлете С левым шасси какой-то вопрос И оно бесполезно висит в полете. И ночных полетов руководитель Стал кричать в синеву: — Войдите в вираж! В пике войдите!
Но помнить: внизу живут! А «тридцать второй» кричит: «На брюхо Сажусь, и делу хана! А пенсию — официантке Валюхе, Она мне вроде жена…». И красные строчки — посадочный знак, И красный удар — в бетон! Прекрасные ветры в открытый колпак, И кто-то целует потом…. Песня посвящена народно-освободительной войне вьетнамского народа с французской армией Индокитайская война — война Франции за сохранение своих колоний в Индокитае, гг.
Этот лётчик был мальчишка Из далёкого Кентукки. Дул в бейсбол, зевал над книжкой, Продавал бананов штуки. Что б ни делал он на свете, Песню пел, что всем знакома: «О как ярко солнце светит У меня в Кентукки дома!
Мир для парня очень прост — В мире сорок восемь звёзд, Где прикажут — там воюй, А помрёшь — так не горюй. И разносит песню ветер По всему аэродрому: «О как ярко солнце светит У меня в Кентукки дома! Автомат приник к стене — Пить полезно на войне. Нынче вылетов не жди — Пятый день идут дожди. Он с утра лежит в кювете, Мечет молнии и громы: «О как ярко солнце светит У меня в Кентукки дома! Под крылом страна чужая, Бомбы землю разрывают.
Хмур радист, хандрит пилот, — Что вы, парни, за народ? Ничего, что день невесел, Мы вернёмся, выпьем рома. О как ярко солнце светит У меня в Кентукки дома! Но однажды утром рано Он был сбит в бою тараном, И он бредит на рассвете, Погребённый в груде лома: «О как ярко солнце светит У меня в Кентукки дома! Песня посвящена армейской службе, которую Юрий Визбор проходил в Кандалакшском районе Мурманской области.
В полуночном луче С базукой на плече Иду я посреди болот, А в городе Перми, За сорок восемь миль, Меня моя красотка ждет. Ах, как у ней тепло, И тихо, и светло, И харча всякого полно, А нам до рубежа, Как говорит сержант, Еще метелиться всю ночь. В лунище вся земля И в синих журавлях, И в черных зеркалах озер, И в атомных судах, И в танковых следах, И в дырочках от лисьих нор. Я на святую Русь Базукой обопрусь, По планке выверю прицел. Вот это красота, Поджег один я танк, Ничуть не изменясь в лице.
Но где-то, черт возьми, За десять тысяч миль, Другой солдат, в других местах, В полуночном луче, С базукой на плече, Шагает поджигать свой танк. Тонкой стрункой висит паутинка, И от солнца смычок косой. Мы с майором идём по тропинке В пасторальнейшем из лесов. Всё меняется в волнах рассвета, Всё у времени на крыле… Неподвижно стоят лишь ракеты На вращающейся земле. По бетонным бункерам гулким - Тишина, одна тишина.
Перекрёстки — как переулки, Одинокий фонарь — луна. Шутки в сторону — дверь распахнулась, Глубина молчит бирюзой, И из пропасти впрямь пахнуло Небывалой ещё грозой. Машинально достал папиросу. Перед мощью стою такою, Что в глаза никогда не видал, И стараюсь казаться спокойным, И гляжу на этот металл. Что бы сделали с нашей планетой И особенно с нашей страной, Если б не было этой ракеты, И не только её одной. И майор задумался что-то, Смотрит мимо в своё, в своё… Может, вспомнил он ту пехоту, С кем прошёл через дым боёв, Как в прицелах «сорокапяток» Танки шли посреди жнивья, Как стояли насмерть ребята Возле города Верея.
Наверху, над толщей бетона, Происходит всё тот же день, Провода поют однотонно, Солнце прыгает по воде. И красиво, очень красиво Над землёй стоит высота. Я майору сказал: «Спасибо! И запрыгала вновь машина, Колесом попав в колею. У майора два чудных сына Строят планер — носы в клею. Ах как рады мальчишки лету — Рыба в речке, картошка в золе… Неподвижно стоят ракеты На вращающейся земле.
Помни войну! Пусть далёка она и туманна. Годы идут, командиры уходят в запас. Это, право же, вовсе не странно: Помнить всё то, что когда-то касалось всех нас. Гром поездов.
Гром лавин на осеннем Кавказе. Падает снег. Ночью староста пьёт самогон. Тлеет костёр. Партизаны остались без связи. Унтер содрал серебро со старинных икон.
Стелет простынь нарком в кабинете.
Рота — ура! Коммунистам — идти впереди! Это мы — ленинградские дети, Прямо в глаза с фотографий жестоких глядим. Тихо, браток. В печку брошены детские лыжи. Русский народ роет в белой зиме блиндажи. Подпусти их немного поближе — Нам-то не жить, но и этим мерзавцам не жить. Текст Юрия Визбора На музыку песни Б. Окуджавы «Прощание с Польшей». В октябре года под Москвой. Так случилось, что единственной частью, стоявшей поблизости от этой дороги, оказалось Подольское курсантское училище.
Это был первый набор, первый курс, потому что все вторые курсы уже воевали, и многие уже к тому времени погибли. В училище оставались летние ребята, которые только окончили школу, буквально, осеннего набора, фактически это были школьники, умели только стрелять из винтовки.
И вот всю Подольскую курсантскую школу бросили на Юхневскую дорогу. Эти ребята с четырьмя пушками, довольно старого образца, три дня держали немцев на этой дороге — до тех пор, пока она не была закрыта регулярными частями.
После войны Юрий Визбор ездил в Подольск, собирал материалы про подольских курсантов. Той же весной во время байдарочного похода по реке Угре на одной из ночевок группа Юрия Визбора увидела следы жутких боёв — воронки от бомб тянулись вдоль всего берега.
Там же, в дремучем лесу они увидели вещь, которая всех потрясла своей символикой: «25 лет назад какой-то человек повесил на березе винтовку. Русский ли он был, немец ли он был, мы не знаем, — все там сгнило, ремень сгнил, словом вообще в труху превратился: сам человек неизвестно где, но ложе, которое было просто прислонено к этой березе, проросло в нее, проросло в эту березу и из ложа стали выходить молодые зеленые ветки — такова сила жизни потрясающая!
В седом лесу под Юхновом лежат густые тени, И ели, как свидетели, безмолвные стоят. А в роте, в снег зарывшейся, Ванюша из Тюмени — Единственный оставшийся не раненый солдат. А поле очень ровное за лесом начиналось, Там немцы шли атакою, и танки впереди.
Для них война короткая как будто бы кончалась, Но кто-то бил из ельника, один, совсем один. Он кончил школу сельскую, зачитывался Грином, Вчера сидел за партою, сегодня — первый бой. Единственный оставшийся с горячим карабином, С короткой биографией, с великою судьбой. Когда же вы в молчании склонитесь на колени К солдату неизвестному, к бессмертному огню, То вспомните, пожалуйста, Ванюшу из Тюмени, Который пал за Родину под Юхновом в бою.
Мы это дело разом увидали, Как роты две поднялись из земли И рукава по локоть закатали, И к нам с Виталий Палычем пошли. А солнце жарит, — чтоб оно пропало! Но нет уже судьбы у нас другой, И я шепчу: «Постой, Виталий Палыч, Постой, подпустим ближе, дорогой». И тихо в мире, только временами Травиночка в прицеле задрожит, Кусочек леса редкого за нами, А дальше поле: Родина лежит.
И солнце жарит — чтоб оно пропало! Окопчик наш — последняя квартира, Другой не будет, видно, нам дано. И черные проклятые мундиры Подходят, как в замедленном кино. Где солнце жарит, — чтоб оно пропало! Где не было судьбы у нас другой, И я шепчу: «Прости, Виталий Палыч, Прости мне, что я выжил, дорогой».
Восточная и западная части города были связаны двумя мостами: железнодорожным и деревянным. Целым остался только один деревянный мост, по которому должны были отходить обороняющиеся на левом берегу немецкие части. Немцы уже подготовили его к взрыву. Для ликвидации гарнизона противника частям й стрелковой дивизии необходимо было форсировать Западную Двину.
Командующий 6-й гвардейской армией генерал-полковник И. Чистяков дал приказ захватить деревянный мост, который гитлеровцы заминировали, чтобы блокировать отступающие немецкие части и форсировать реку.
В направлении моста был брошен десант, усиленный саперами. Перед штурмовой группой, возглавляемым гвардии лейтенантом А. Григорьевым, была поставлена задача — захватить мост. Гвардейцы дрались отчаянно. Раненный в руку М. Кожевников, заметив ящик с толом, успел перерезать провод, тянувшийся к взрывчатке, и столкнуть смертоносный груз в воду. Красноармейцы выбили врага и захватили мост. Но противник пошёл в контратаку, которую гвардейцы отбили и продвинулись вперед, захватив плацдарм на противоположном берегу реки.
Немцы бросили на наш десант танки и пехоту. В этом бою из 23 гвардейцев в живых остался лишь Михаил Кожевников, который, как и его товарищи, горел, облитый горящей смесью из огнеметов врага. Но близкий взрыв засыпал старшину землей и погасил пламя. Юрий Визбор написал о 23 гвардейцах песню — «Цена жизни» «Полоцк».
Значит, вы, ребята, пойдете впереди. Все сдали документы и сдали медали. К бою готовы, можно сказать… Видали укрепленья? Этот город называется Полоцк, Он войною на две части расколот, Он расколот на две части рекою, Полной тихого лесного покоя.
Словно старец, он велик и спокоен, Со своих на мир глядит колоколен, К югу узкие поля убегают — Белорусская земля дорогая. Моста не отдавать, держаться, держаться До подхода наших танковых сил.
А мы-то поспешим, мы выйдем на взгорье, Прикроем артиллерией смелый десант. Как ваша фамилия? Беги вперед, беги, стальная пехота - Двадцать два гвардейца и их командир. Драконовским огнем ревут огнеметы, Охрана в укрепленьях предмостных сидит.
Да нет, она бежит! В рассветном тумане Грохочут по настилу ее сапоги, И мост теперь уж наш! Гвардейцы, вниманье: С двух сторон враги, с двух сторон враги! Четырнадцать атак лавой тугою Бились об этот малый десант. Спасибо вам за все, товарищ Григорьев — Командир десанта, старший лейтенант. Вот город и река, грохота полны, И мост под танками тихо дрожит… Товарищ генерал, приказ ваш исполнен, Да некому об этом вам доложить.
Этот город называется Полоцк… 31 января г. Доводилось нам сниматься И на снимках улыбаться Перед старым аппаратом Под названьем «фотокор», Чтобы наши светотени Сквозь военные метели В дом родимый долетели Под родительский надзор.
Так стояли мы с друзьями В перерывах меж боями. Сухопутьем и морями Шли, куда велел приказ. Встань, фотограф, в серединку И сними нас всех в обнимку: Может быть, на этом снимке Вместе мы в последний раз. Кто-нибудь потом вглядится В наши судьбы, в наши лица, В ту военную страницу, Что уходит за кормой.
И остались годы эти В униброме, в бромпортрете, В фотографиях на память Для отчизны дорогой. Нас везут в медсанбат, двух почти что калек, Выполнявших приказ не совсем осторожно. Я намерен еще протянуть пару лет, Если это, конечно, в природе возможно. Мой товарищ лежит, матеря шепотком Агрессивные страны, нейтральные — тоже. Я ж на чутких врачей уповаю тайком, Если это, конечно, в природе возможно. Перед нами в снегах лесотундра лежит, Медицинская лошадь бредет осторожно.
Я надеюсь еще на счастливую жизнь, Если это, конечно, в природе возможно. Так и еду я к вам в этих грустных санях. Что же вас попросить, чтоб вам было несложно? Я хочу, чтобы вы не забыли меня, Если это, конечно, в природе возможно.
Как хочется прожить ещё сто лет. Ну пусть не сто, хотя бы половину, И вдоволь наваляться на траве, Любить и быть немножечко любимым.
И знать, что среди шумных площадей И тысяч окон, залитых огнями, Есть Родина, есть несколько людей, Которых называем мы друзьями. Лучшие ребята из ребят Раньше всех уходят. Это странно. Что ж, не будем плакать непрестанно, - Мертвые нам это не простят. Мы видали в деле их не раз И святых, и грешных, и усталых, Будем же их помнить неустанно, Как они бы помнили про нас!
Когда от потрясения и тьмы Очнешься, чтоб утрату подытожить, То кажется, что жизнь ты взял взаймы У тех, кому немножечко ты должен. Но лишь герой скрывается во мгле, Должны герои новые явиться, Иначе равновесье на земле Не сможет никогда восстановиться. Что ж, не будем плакать непрестанно. Мы видали в жизни их не раз И святых, и грешных, и усталых, Будем же их помнить неустанно, Как они бы помнили про нас!
Двадцать первого числа При немыслимом свеченье, При негаснущей заре Мы плывём невесть куда, Наблюдая за кормой Летних вод перемещенье, Наблюдая за собой Уходящие года. Наш случайный коллектив, Расположенный к остротам, Расположен на борту Небольшого катерка. Комментируем всё то, Что для нас за поворотом Открывает сквозь июнь Проходящая река.
Костерок на мокрый луг Стелет дым горизонтальный, Допризывники вдвоём Ловят рыбу у реки. Им бы Родину стеречь, Строго вглядываясь в дали, А они, представь себе, Всё глядят на поплавки. И неважно, милый друг, Всё, что было накануне, Всё, что с нами совершат Тишина и высота, Только было бы всегда Двадцать первое июня, Только б следующий день Никогда бы не настал.
Всего лишь час дают на артобстрел — Всего лишь час пехоте передышки, Всего лишь час до самых главных дел: Кому — до ордена, ну а кому — до «вышки». За этот час не пишем ни строки — Молись богам войны артиллеристам! Ведь мы ж не просто так — мы штрафники, Нам не писать: «…считайте коммунистом». Перед атакой — водку? Своё отпили мы ещё в гражданку. Поэтому мы не кричим «ура» — Со смертью мы играемся в молчанку. У штрафников один закон, один конец — Коли-руби фашистского бродягу, И если не поймаешь в грудь свинец — Медаль на грудь поймаешь за отвагу.
Ты бей штыком, а лучше — бей рукой — Оно надёжней, да оно и тише, И ежели останешься живой — Гуляй, рванина, от рубля и выше! Считает враг: морально мы слабы — За ним и лес, и города сожжёны. Вы лучше лес рубите на гробы — В прорыв идут штрафные батальоны! Вот шесть ноль-ноль — и вот сейчас обстрел… Ну, бог войны, давай без передышки!
Всего лишь час до самых главных дел: Кому — до ордена, а большинству — до «вышки»… Август г. На братских могилах не ставят крестов, И вдовы на них не рыдают. К ним кто-то приносит букетик цветов И Вечный огонь зажигает. Здесь раньше вставала земля на дыбы, А нынче — гранитные плиты. Здесь нет ни одной персональной судьбы — Все судьбы в единую слиты. А в Вечном огне видишь вспыхнувший танк, Горящие русские хаты, Горящий Смоленск и горящий рейхстаг, Горящее сердце солдата.
У братских могил нет заплаканных вдов - Сюда ходят люди покрепче. На братских могилах не ставят крестов… Но разве от этого легче?! Мне этот бой не забыть нипочём — Смертью пропитан воздух, А с небосклона бесшумным дождём Падали звёзды. Вот снова упала — и я загадал: Выйти живым из боя… Так свою жизнь я поспешно связал С глупой звездою. Я уж решил: миновала беда И удалось отвертеться, — Но с неба свалилась шальная звезда — Прямо под сердце.
Нам говорили: «Нужна высота! Звёзд этих в небе — как рыбы в прудах, Хватит на всех с лихвою. Если б не насмерть, ходил бы тогда Тоже — Героем. Я бы Звезду эту сыну отдал, Просто — на память… В небе висит, пропадает звезда — Некуда падать. Нынче все срока закончены, А у лагерных ворот, Что крест-накрест заколочены, — Надпись: «Все ушли на фронт». За грехи за наши нас простят, Ведь у нас такой народ: Если Родина в опасности, Значит всем идти на фронт.
Там год за три, если Бог хранит, Как и в лагере — зачёт. У начальника Берёзкина — Ох и гонор, ох и понт! И душа — крест-накрест досками, Но и он пошёл на фронт.
Лучше было — сразу в тыл его: Только с нами был он смел. Высшей мерой «наградил» его Трибунал за самострел.
Ну а мы — всё оправдали мы, Наградили нас потом: Кто живые, тех — медалями, А кто мёртвые — крестом. И другие заключённые Пусть читают у ворот Нашу память застеклённую — Надпись: «Все ушли на фронт»… г. Солдат всегда здоров, Солдат на всё готов, И пыль, как из ковров, Мы выбиваем из дорог. И не остановиться, И не сменить ноги, Сияют наши лица, Сверкают сапоги! А перед нами всё цветёт — За нами всё горит. Не надо думать! Весёлые — не хмурые — Вернёмся по домам, Невесты белокурые Наградой будут нам!
Первый-второй… 27 апреля, г. Вцепились они в высоту, как в своё. Огонь миномётный, шквальный… А мы всё лезли толпой на неё, Как на буфет вокзальный. И крики «ура» застывали во рту, Когда мы пули глотали. Семь раз занимали мы ту высоту — Семь раз мы её оставляли. И снова в атаку не хочется всем, Земля — как горелая каша… В восьмой раз возьмём мы её насовсем — Своё возьмём, кровное, наше!
А можно её стороной обойти? И что мы к ней прицепились?! Но, видно, уж точно — все судьбы-пути На этой высотке скрестились.
Мерцал закат, как блеск клинка. Свою добычу смерть считала. Бой будет завтра, а пока Взвод зарывался в облака И уходил по перевалу. Отставить разговоры! Вперед и вверх, а там… Ведь это наши горы, Они помогут нам!
А до войны вот этот склон Немецкий парень брал с тобою! Он падал вниз, но был спасен, - А вот сейчас, быть может, он Свой автомат готовит к бою. Ты снова здесь, ты собран весь, Ты ждешь заветного сигнала. А парень тот, он тоже здесь. Среди стрелков из «Эдельвейс». Их надо сбросить с перевала! Взвод лезет вверх, а у реки - Тот, с кем ходил ты раньше в паре. Мы ждем атаки до тоски, А вот альпийские стрелки Сегодня что-то не в ударе.
Их восемь — нас двое, — расклад перед боем Не наш, но мы будем играть! Серёжа, держись! Нам не светит с тобою, Но козыри надо равнять. Я этот небесный квадрат не покину — Мне цифры сейчас не важны: Сегодня мой друг защищает мне спину, А значит — и шансы равны. Мне в хвост вышел «мессер», но вот задымил он, Надсадно завыли винты, — Им даже не надо крестов на могилы — Сойдут и на крыльях кресты!
Я — «Первый», я — «Первый», — они под тобою! Я вышел им наперерез! Сбей пламя, уйди в облака — я прикрою! В бою не бывает чудес. Сергей, ты горишь! Уповай, человече, Теперь на надёжность строп!
Нет, поздно — и мне вышел «мессер» навстречу, — Прощай, я приму его в лоб!.. Я знаю — другие сведут с ними счёты, — Но, по облакам скользя, Взлетят наши души, как два самолета, — Ведь им друг без друга нельзя.
Архангел нам скажет: «В раю будет туго! И я попрошу Бога, Духа и Сына, — Чтоб выполнил волю мою: Пусть вечно мой друг защищает мне спину, Как в этом последнем бою!
Мы крылья и стрелы попросим у Бога, — Ведь нужен им ангел-ас, — А если у них истребителей много — Пусть примут в хранители нас! Хранить — это дело почётное тоже, — Удачу нести на крыле Таким, как при жизни мы были с Сережей, И в воздухе и на земле. Я — «Як»-истребитель, — Мотор мой звенит, Небо — моя обитель, — Но тот, который во мне сидит, Считает, что он — истребитель.
В этом бою мною «юнкерс» сбит, — Я сделал с ним, что хотел. А тот, который во мне сидит, Изрядно мне надоел!
Я в прошлом бою навылет прошит, Меня механик заштопал, — А тот, который во мне сидит, Опять заставляет — в «штопор»! Из бомбардировщика бомба несёт Смерть аэродрому, А кажется — стабилизатор поёт: «Мир вашему дому! Вот сзади заходит ко мне «мессершмитт»— Уйду — я устал от ран!.. Но тот, который во мне сидит, Я вижу, решил — на таран!
Что делает он?! Вот сейчас будет взрыв!. Но мне не гореть на песке, — Запреты и скорости все перекрыв, Я выхожу из пике. Я — главный, a сзади… Ну чтоб я сгорел! Где же он, мой ведомый? Вот он задымился, кивнул — и запел: «Мир вашему дому!
И тот, который в моём черепке, Остался один — и влип, — Меня в заблуждениье он ввёл и в пике — Прямо из «мёртвой петли». Он рвёт на себя, и нагрузки — вдвойне, — Эх, тоже мне — летчик-ас! Но снова приходится слушаться мне, — И это — в последний раз!
Я больше не буду покорным — клянусь! Терпенью машины бывает предел, И время его истекло, — И тот, который во мне сидел, Вдруг ткнулся лицом в стекло. Наконец-то лечу налегке, Последние силы жгу… Но… что это, что?! Я — в глубоком пике, — И выйти никак не могу! Досадно, что сам я немного успел, — Но пусть повезёт другому!
Выходит, и я напоследок спел: «Мир вашему дому! Из кинофильма режиссера Виктора Турова «Сыновья уходят в бой». Почему всё не так? Военные песни. Военное образование Военная академия Республики Беларусь. Военный факультет в БГУ. Военно-технический факультет в БНТУ. Военно-транспортный факультет в БГУТ. Военно-медицинский институт в БГМУ. Военный факультет в БГАА. Военный факультет в ГрГУ. Военная кафедра в БГАС. Военная кафедра в БГТУ.
Военная кафедра в БрГТУ. Военная кафедра в ГГМУ. Военная кафедра в ВГМУ. Военная кафедра в ВГУ. Одно окно. Обучение в вузах других государств. Контрольные цифры приема в ВУЗы. Военная политика Основы военной политики Концепция национальной безопасности Республики Беларусь.
Военная доктрина Республики Беларусь. Международное военное сотрудничество Военное сотрудничество с Российской Федерацией. Военное сотрудничество в рамках ОДКБ. Военное сотрудничество в рамках СНГ. Военное сотрудничество с КНР. Военное сотрудничество в рамках ШОС.
Военное сотрудничество со странами «дальней дуги». Миротворческая деятельность.
Объединенный штаб ОДКБ. Контроль над вооружением. Военные СМИ. Армейский спорт Спортивный комитет Историческая справка. Физическая подготовка. Функции, задачи. Специалист физической подготовки и спорта. Международные и республиканские спортивные организации. Спорт высших достижений Cпортсмены. Аллея олимпийских чемпионов. Спортивные объекты. Армия и культура Афиша.
