Алексей паперный жена, алексей паперный биография личная жизнь семья | Дзен
Каждый из труппы «Твербуля» привез кто стиральную машинку, кто телевизор, кто видеомагнитофон. Не хочу. Бывает, что думаешь: вроде бы это мое, вроде бы "моя" песня, но я не могу позволить себе это сказать, для этого нужна очень большая смелость. Как сдать кровь для пострадавших в теракте в "Крокус Сити Холле".
Хотя любит она больше меня. Потом Миша забрал ее и снял для нее квартиру. Он делает все, что хотят от него дети, и больше всех балует Анну-Марию. Та во всех смыслах сидит на шее у отца и командует им.
Это неправильно. Я употребляла алкоголь и до Миши. Скорее, это обвинение можно предъявить моему первому мужу Алексею Паперному. А с Мишей я сразу забеременела и не пила, не курила. Алла Борисовна Покровская очень опекала меня и следила, чтобы я принимала здоровую пищу, много гуляла. У вас нет желания ей позвонить? Я от нее отвыкла.
Ее морально искалечили люди, имена которых не хочу называть. Она не приходит в дом, где я живу. Возможно, пыталась найти меня ночью на улицах Москвы. Я раньше любила гулять по ночам, а когда случилась пандемия, то перестала. Соблюдала режим самоизоляции. В магазин за продуктами хожу в маске, чтобы не провоцировать людей и полицию. Перчатки тоже где-то были. На меня же соседи тысячу жалоб написали. Если увидят меня без маски, у них будет повод отправить меня за решетку.
Когда Миша был на свободе, он приезжал и говорил соседям, чтобы они отстали. У меня три чудесные кошки. Одну из них - белую-белую, редкой породы, мне привезли из Гоа. Она очень красивая, только слепая. И волшебная… У нее на лбу черная отметина. Это считается браком для породы, но я это воспринимаю как мистический знак. Как только приближался чужой человек, Звонок начинал громко гавкать.
Он нас охранял. Мы жили в самом бедном, бандитском районе. А Миша тусовался в самом богатом - для мажоров. Там и Федор Бондарчук бывал. Разумеется, Миша предлагал нам переехать, но я не захотела. Мне проще, когда две пальмы, океан и лачуга. Мне было стыдно, что я ношу сандалии за долларов Миша купил , а многие на Гоа на эти долларов живут целый год. Рядом с нами жили онколобольные, и когда с ними общаешься, осознаешь цену человеческой жизни. Я - большая трусиха и ни за что на свете не села бы с ним в машину.
У меня сразу бы началась истерика.
Сама очень плохо вожу. Любила ездить на велосипеде. Он у меня был роскошный - розовый, с корзиночкой, девчачий-девчачий. Езду на велосипеде мне прописал врач, когда у меня начались проблемы с позвоночником. К тому же я не всегда была бедная. Снималась в культовых фильмах, да и Миша для меня ничего не жалел. Нанимал личного водителя. А как мужчину - нет. Не чувствую по отношению к нему ничего - ни боли, ни жалости.
Но он гений. Гораздо выше меня как актер. Плевался, когда я играла. Ничего специально для продвижения себя я, к сожалению или к счастью, не делал. К тому же я очень ленивый: поздно ложусь и просыпаюсь, когда все деловые дела уже заканчиваются. Тогда же, когда и все: в детстве.
Я все время что-то сочинял, когда мне нравилась какая-то музыка: то Высоцкий, то Хвост поэт и музыкант Алексей Хвостенко — прим. Получались всякие глупости, но иногда выходило ни на кого не похоже. Что-то более-менее внятное получилось в спектакле "Твербуль", потому что он делался в отличной компании. Музыку к "Твербулю" мы сочиняли с Женей Кадимским — потрясающим композитором. Получилось 10—12 песен. А потом с друзьями-актерами мы стали делать спектакль.
Собственно, кроме песен ничего не было: мы сочиняли действие на ходу, из ничего, из воздуха. Получилось лихо, лирично и беспредельно. В конце спектакля мы разбивали 30 пустых бутылок, ломали всю декорацию вдребезги под песню "Морда моя". С "Твербулем" мы объездили весь мир, и получился он потому, что мы делали его легко и безответственно — свобода, короче. Потому и успех был такой. С тех пор в этом смысле ничего не изменилось: у меня получается круто, только когда я чувствую себя свободным.
И это не зависит ни от каких обстоятельств — только от меня. Расскажите об этой аббревиатуре. Когда появилась музыкальная группа, мне было лень что-то придумывать и я просто присобачил к ТАМ свою фамилию.
Не знаю, хорошее это название или плохое. По-моему, плохое, но уж какое есть. Вопрос со средствами на новый альбом решился очень модным нынче способом — группа прибегла к краудфандингу на сайте Planeta. Один из лотов был — "спойте вместе с нами". Да и в целом ваша музыка стала тяжелее: вы отказались от большого количества инструментов, в том числе духовых, создававших атмосферу непринужденного веселья.
Вместе с тем, в одной из песен вы поете про птицу в черных колготках. Все-таки некоторая комичность, которая у вас присутствовала в старых песнях, перебралась и в новые композиции. Я не очень понимаю про трагичность и комичность. Они всегда рядом, они вместе.
Например, смех — это реакция на неожиданное, это испуг. Смех и крик — это по сути одно и то же. Что касается звучания и нынешнего нашего состава, то просто иногда надоедает ходить по одному району, к тому же мне захотелось на гитаре поиграть, попеть под гитару.
Чтобы было, как один человек. Барабаны, бас и гитара — это и есть один человек. По крайней мере, сейчас для меня это так. В какой-то момент мне стало тоскливо выходить на сцену и делать то, что от меня ждут. Конечно, я не могу себя изменить, а если и меняюсь, то не по собственной воле. Как известно, каждый пишет как он дышит.
И я не о том, что надо вот надеть лосины, побриться наголо и начать петь на тайском языке. Я писал стихи, а потом придумывал музыку, под которую их можно исполнять.
Я до сих пор считаю, что в любой музыке главное слова, даже если этих слов всего две буквы. С первым составом группы мне повезло. Пришли профессиональные музыканты, со своими вкусами и представлениями о том, какой должна быть музыка. А у меня, как у человека в этом смысле растерянного, не было какой-то своей суперидеи. У меня были свои песни, и нужно было их аранжировать.
Я вел себя типа "ну вы-то музыканты, придумывайте". Я, конечно, во все влезал и о стиле думал с самого начала, но у меня был комплекс, потому что я не учился музыке.
Потом, правда, это стало проходить, я немного освоился и стал понимать: то, что мне кажется, то и должно быть. В группу пришел перкуссионист Леша "Микшер" Калинин, который играл в "Ленинграде". Он пришел и сказал — это отличные песни, но играть их надо вот так.
И дальше мы стали играть кубинскую музыку. Меня это очень сильно увлекло, и даже показалось, что я всю жизнь буду такую музыку играть. Сначала возникло ощущение, что кубинская музыка очень похожа на русскую — и гармонически, и какой-то своей романсовостью.
Но потом оказалось, что она не просто непохожа, а принципиально другая, и у нее ничего общего нет с европейской музыкой.
Есть, конечно, тоника, доминанта, субдоминанта, но в остальном — и ритм, и идеология, и философия — все по-другому.
Но мне нравилось эту музыку играть. Мы записали пластинку "Танцы". Я тут недавно ее послушал — офигенно записана, хорошо звучит, интересно аранжирована. Мои затеи и кубинская тема сошлись и создали какой-то образ. Получилось очень даже ничего.
В новом составе группы всего три человека: Алексей Паперный голос, гитара , Владимир Комлев барабаны и Владимир Гочуа бас. Как это вдруг произошло? Увлекся звуком, примочками, старыми гитарами: в новом альбоме можно услышать Gibson SG Junior года и Gretch года.
Стала получаться другая музыка. Я всегда любил рок, но себя в этом не очень представлял. Мне хотелось играть не в конкретном стиле, а что-то свое. Естественно, мне нравилось то одно, то другое. Единственное, что я никогда не любил — это арт-рок, а другие направления рока мне всегда нравились.
Когда я стал больше играть на гитаре, я понял, что могу сам придумывать всю фигню внутри песен: так, как могу и хочу, а не так, как хочет и может какой-нибудь, пусть даже очень хороший, гитарист. Мне стал интересен звук, я его два года искал, сравнивал, серьезно всем этим занимался. У меня ведь в последние годы был такой период: раз в месяц я играл себе спокойно концерты в "Мастерской" или еще где-то и точно знал, что придут люди, которые хотят услышать конкретные знакомые песни, и они их услышат.
Концерт может быть очень хорошим, все вроде честно, но тем не менее люди получают то, за чем пришли. Все всё знают наперед. Замкнутый круг. Меня стала бесить даже мысль об этом, мне захотелось все перевернуть. Я поймал себя на том, что, когда сочиняю, я пытаюсь оставаться таким же, как "обычно", — чтобы не нарушить привычный мир моих поклонников.
Я понял, что этот прекрасный, благополучный мир точно приведет к мертвечине. И пока ты не сделаешь нелепое, дурацкое, совсем не то, что ты делал, этот круг не разомкнется. Гитара, бас и барабаны — не слишком ли минималистично? Меня это всегда бесило.
Я знаю, что у меня нежанровая музыка. Меня немножко поддостало такое милое, кругло-мягкое звучание, с солирующими дудками. Сейчас я понимаю, что всегда двигался к одному: чтобы осталось только необходимое.
Барабаны, бас и гитара — это все, что мне сейчас нужно. Забавно, обычно с возрастом музыканты окружают себя хорами и оркестрами. Я как-то наоборот. Мне кажется, то, что сейчас получается, — это честная история. Еще я бьюсь за то, чтобы вся музыка была танцевальной, даже медляки.
Если музыка играется так, что под нее ты не танцуешь хотя бы у себя в животе, то это никому не нужно. Это не значит, что на концерте все должны танцевать. Речь о внутреннем танце — ощущении, что тебя качает и вертит.
Он ведь очень нетанцевальный, как мне кажется. У нас все хлопают на первую долю, а во всем мире на вторую, то есть на слабую. А что касается русского рока — он очень разный и бывает ничего. Дело в том, что я старый: когда русский рок появлялся, я уже был. Конечно же, я слушал Гребенщикова, Цоя, "Алису"… Когда возник "Твербуль", а это — годы, рок-движение жило полной жизнью. Меня все это ужасно вдохновляло, и хотелось туда.
В то время рок-музыканты были кумирами, собирали стадионы — именно благодаря своей свободе. Удивительное время, связанное с переменами. Это была новая культура, ни на что не похожая. И там была не только музыка. Но потом все благополучно накрылось медным тазом. Это всегда революция, противопоставление себя чему-то. Так и было, когда русский рок только появился. Как только он стал искать себе хорошей жизни, он превратился в абсолютно попсовую музыку, в которой нет ни одной новой идеи.
И дело не в реальной революции, а в протесте против вранья, мертвечины. Это разрушение границ, вызов окружающей тебя жизни: "я не хочу так, а хочу по-другому". В этом смысле уход в пещеру — это тоже может быть рок. Настоящее искусство не бывает скучным, оно всегда открывает что-то новое, смелое, оно открывает миры. Простая история любви может быть невероятно "взрывающей".
Какое-то беспокойство должно присутствовать. Консерватизм и рок-музыка — вещи несовместимые. Вообще, консерватизм несовместим с искусством.
Если ты успокоенный — ничего не получится. Мы забыли главное слово: рок — это свобода. Иногда это выражается в разбивании гитары, а иногда — в двух потрясающих строчках или мелодии. Если у человека нет внутри вот этой свободы, то весь рок заканчивается. Я считаю, что новым может быть только содержание, суть. Интересен ведь только тот, кто создает новые миры. Для этого нужны талант и отчаянная смелость. Кажется, я какими-то лозунгами заговорил.
Я не очень хорошо знаю современную музыку, да и прошлую тоже, я не меломан. Хотя, конечно, мне много чего нравится. Rolling Stones, Ramones, Clash… Я случайно называю: в е столько было крутого И сейчас полно — от знаменитых групп до никому неизвестных парней из Нового Орлеана, играющих фанк.
Да, чуть не забыл — больше всех мне нравятся Rage Against The Machine, особенно, естественно, песня Killing in the name of. При этом мне нравятся Серж Генсбур и Нина Симон. В Генсбуре панка больше, чем во всех панк-группах вместе взятых. Мне не стили нравятся, а талантливые люди. Или вот Pixies. Они, конечно, совсем несовременные. Еще я, разумеется, был фанатом группы Nirvana — как раз, наверное, потому, что Кобейн хотел быть похожим на Pixies.
У него это не получилось в итоге, зато получилось что-то несусветное, нереальное, очень крутое. Опять же, секрет "Нирван"» я понять не могу. Казалось бы, полная фигня вся эта музыка. Но есть что-то таинственное, отрывное, потрясающее — за пределами жанра. Больше их там нет, если мы говорим о рок-музыке. А когда больше трех аккордов — это сразу арт-рок, который все ненавидят смеется.
Конечно, если мы говорим о х годах, то такого отрыва никогда в мировой рок-музыке не было и, наверное, уже не будет. Но все равно, мне кажется, что свобода существует во все времена и она может выражаться в совершенно разных вещах. Не всегда должны быть формальные признаки — и жанровые, и поведенческие. Можно сколько угодно скакать по сцене, бухать, биться головой о стенку, ломать гитары, но рок-музыкантом ты от этого не станешь. Надо быть честным.
И это актуально не только для рок-музыки. Вот почему Кобейна любили — потому что он не изображал ничего. Он был такой. И моя дочь, которой 15 лет, его любит, она ему верит. То же самое и с Цоем: у меня до сих пор по ночам шпана орет под окнами "Группу крови".
Надо ведь просто стараться не врать. Это касается всего искусства. Бывает, что думаешь: вроде бы это мое, вроде бы "моя" песня, но я не могу позволить себе это сказать, для этого нужна очень большая смелость. Когда так происходит, ты двигаешься в правильном направлении. Надо пытаться перешагивать внутренние барьеры. Смелость заключается именно в открытии чего-то нового для самого себя. Я восемь лет ничего не записывал.
За этот период я поставил несколько спектаклей и сочинил всего две-три приличные песни. Потом я серьезно увлекся гитарой, а она ведь провоцирует: хочется такую песню, такую.
